Пианист Денис Мацуев

16 февраля 2015

Пианист Денис Мацуев – из того особого ряда людей, которых не надо представлять широкой публике. Мы встретились с ним в гримерке филармонии перед одним из летних концертов в Нижнем Новгороде, чтобы побеседовать о невероятно насыщенном графике музыканта, последних впечатлениях от музыкальных процессов в России и мире и, конечно же, о юбилее Сергея Рахманинова, к которому Денис подготовил оригинальный подарок.

– Денис, вы так часто и так хорошо играете 2-й концерт Рахманинова для фортепиано с оркестром, что кажется, будто это ваше любимое произведение.

– Да, это действительно так. Я не знаю, что происходит, но у меня всегда полное ощущение, когда я выхожу на сцену играть это произведение, будто я играю его первый раз. А что касается любви к музыкальным сочинениям вообще, думаю, что если у тебя нет любовного контакта с концертом, который ты исполняешь, тогда не стоит выходить на сцену. И это относится к любому концерту. Безусловно, рахманиновская поэзия, рахманиновский мелодизм, рахманиновский уникальный поющий рояль – мне все это очень близко. Я много раз непосредственно соприкасался с его роялем, который находится в Люцерне, в имении Рахманинова «Сенар» (сокращенно – «Сергей и Наталья Рахманиновы»). В частности, играл на нем год назад – это был такой неожиданный для меня подарок вдовы внука Рахманинова Александра, который недавно ушел из жизни, с которым мы очень дружили и вместе работали. Я записывал на этом рояле многие произведения, и не могу передать те чувства, какие испытал, играя на нем. Это дорогого стоит, и я очень долго нахожусь под впечатлением от этого. Готов играть любой из концертов Рахманинова всю жизнь – это особое вдохновение и особый контакт с этой музыкой. Рахманиновские концерты я никогда не откладывал, как бывает с другими, которые ты выучил и отложил на какое-то время. Я постоянно их играю в любых точках мира с разными дирижерами и оркестрами, в разных залах. Это совершенно безграничный, бездонный материал. Гениальная музыка отличается от хорошей тем, что и через 10 лет в ней можно искать и находить огромные глубины, которые еще не открыты. Кстати, 1 апреля 2013 года исполнилось 140 лет со дня рождения Сергея Васильевича. По всему миру юбилей отмечался фестивалями, новыми записями, концертами, в том числе и у нас в России. Каждый симфонический коллектив страны постарался отдать дань памяти гению русской музыки. Специально к этой дате во многих странах, в том числе и в России, вышла моя пластинка, которая для меня является эпохальной во многих отношениях. На ней мы с Нью-Йоркским филармоническим оркестром и Аланом Гилбертом записали Второй концерт Рахманинова и «Рапсодию в стиле блюз» Гершвина.

– Продолжится ли ваше культурное, музыкальное сотрудничество с потомками Рахманинова после смерти его внука?

– Конечно. В конце мая 2013 года в Люцерне состоялось собрание нашего Фонда наследия Рахманинова, в который входит 10 человек. Помимо Натальи Рахманиновой, вдовы внука, которая стала его президентом, среди них руководители Оркестра де Пари, Лондонского филармонического оркестра, знаменитого Фестиваля классической музыки в Чикаго и другие. Мы говорили о будущем фонда, поскольку сейчас возникла некоторая неопределенность с наследством, с родственниками, правнуками великого композитора, которые, к сожалению, в основном не очень понимают, кто был их прадед. Самая важная наша задача сейчас – сохранить имение Сергея Васильевича Сенар, где он жил с 1929 по 1939 год. Это абсолютно уникальное место и по площади, и по внутреннему наполнению – там находятся все его рукописи, все письма, все картины и, конечно же, рояль. Представляете, там ничего с тех пор не изменилось!

– А есть опасность, что может измениться?

– Не дай Бог, чтобы это произошло, чтобы это имение пошло с торгов! Мы с потомками Рахманинова договорились о том, чтобы Сенар был выкуплен целиком, без какого бы то ни было раздела. В идеале, конечно, его должна выкупить Россия, и разговоры об этом активно ведутся, в том числе с высшим руководством страны. Стоимость его – всего 18 с половиной миллионов швейцарских франков – это небольшая сумма по сравнению, скажем, с коллекцией Ростроповича, которая стоит 100 миллионов фунтов стерлингов. Конечно, это уникальная коллекция великого гения нашего времени, с которым я имел честь быть знаком. Но что касается имения Рахманинова – это не такие большие деньги для нашей страны, любой олигарх может это купить и отдать под музей или мемориальный комплекс. Там можно проводить мастер-классы, устраивать фестивали. Это должно быть место, куда будут съезжаться паломники со всего мира. Ну и, конечно, речь еще идет о том, что и перезахоронить останки Рахманинова тоже надо, потому что он не хотел быть похороненным в Америке.

– Потомки не против такого решения?

– Не против.

– А что будет с его роялем?

– Он будет в Сенаре. Потому что Сенар будет выкуплен вместе со всем, что в нем есть. Безусловно, этот рояль должен стоять там и должен звучать. Есть мысль со временем организовать в Люцерне конкурс пианистов, наградой в котором будет, например, выступление на этом рояле. В общем-то, много мыслей по этому поводу имеется.

– В июне прошлого года у вас состоялось традиционное Волжское турне по нескольким волжским городам России. Вы как-то сказали, что его удается осуществлять только при помощи спонсоров.

– Конечно, поскольку это затратное мероприятие. В рамках турне я выступил в Нижнем Новгороде, Казани, Самаре, Астрахани. Но, к сожалению, нам не удалось в прошлом году осуществить одну очень масштабную идею. У нас практически был создан тур с одним из лучших оркестров мира – заслуженным коллективом Санкт-Петербургской филармонии во главе в маэстро Юрием Темиркановым. Мы хотели плыть по Волге и высаживаться в разных городах, чтобы давать там концерты, как делали когда-то Плетнев и Спиваков. К сожалению, реалии таковы, что в нашей стране нет ни одного судна, которое могло бы взять на борт огромный музыкальный коллектив и дать при этом гарантии безопасности, создать необходимые условия для музыкантов. Есть многие тонкости, которые, к сожалению, не позволили сделать этот тур. К сожалению, вся наша инфраструктура, куда ни глянь, советского периода. Есть хорошие пароходы, но они задрафтованы на много лет вперед. Однако мы не будем терять надежду и все равно как-нибудь проведем такой тур.

– В каком состоянии, на ваш взгляд, находятся сегодня симфонические оркестры в нестоличных городах России, с которыми вы часто выступаете в рамках различных музыкальных проектов?

– В Казани, например, можно наблюдать яркий пример того, как за два года дирижер Александр Сладковский сделал коллектив абсолютно европейского класса – Татарский государственный симфонический оркестр. А все мы знаем, что создать профессиональный оркестр не в Москве и Санкт-Петербурге – дело из нелегких. Причина здесь не только в грантах, которые, без сомнений, очень важны, но еще важнее внушить музыкантам, власти и общественности, что у нас есть такой коллектив, которым нужно дорожить. Важно подать импульс, в том числе больше гастролировать.

– Что вы скажете о концертных залах в России, где часто выступаете?

– Многие из них не соответствуют необходимым требованиям. Например, Нижегородской филармонии, где я часто выступаю, как воздух нужен новый зал, в старом уже невозможно выступать, одна мука – без кондиционера в душной атмосфере. Я преклоняюсь перед намоленностью этого места, перед тем, кто здесь выступал, начиная с Шостаковича, Гусмана, Ростроповича, перед тем, какие премьеры здесь были, но… Я неоднократно говорил об этом с нижегородским губернатором Шанцевым, и он пообещал сделать реконструкцию. Кстати, в моем родном Иркутске было принято решение о строительстве нового большого концертного зала на 1200 мест, проект уже начался и завершится, как мы надеемся, через полтора года. Его воплощают в жизнь два канадских архитектора и японский акустик, который построил более 90 залов во всем мире. Слава Богу, что есть такие ласточки. У Гергиева в Санкт-Петербурге, например, два новых зала, в Омске и Белгороде построены новые залы, в Новосибирске тоже строится зал. Надо бы еще 15–20 залов новых в стране построить – нам ведь негде играть, у нас нет акустики! Я вам скажу честно – зал можно построить за полтора-два года, и стоит это не больше одного миллиарда рублей. А если больше миллиарда, значит, уже что-то не то в смете, значит, начинаются наши привычные жульнические вещи, и за этим должен следить непосредственно губернатор. Кстати, в Иркутске строительство зала ведется исключительно на частные инвестиции, то есть тот, кто будет давать деньги, вправе спросить с губернатора, как идет процесс.

– Участвуете ли вы в благотворительных проектах?

– Конечно. Несмотря на обычное сумасшествие (иногда я играю в месяц 29 концертов), в прошлом году, например, начало месяца было ознаменовано концертами на Курской дуге с Валерием Гергиевым. За четыре дня мы посетили с ним девять городов с девятью разными программами. Потом начался конкурс в Астане в Казахстане. По приглашению мэра города я принял в нем участие. И, на мой взгляд, фестиваль оказался настоящим открытием, своего рода бомбой, потому что мы наблюдали такое невероятное поколение пианистов, идущее за 20-летними, которым сейчас 10-12-14 лет. Причем это по всему миру – участники приехали из 20 стран. Конкурс оказался беспрецедентным по уровню игры – такой же, как московский конкурс имени Чайковского. Причем русские пианисты были там на такой высоте, так феноменально играли, что даже страшно представить, что с ними будет дальше. И наша задача теперь – им помочь, чтобы ни в коем случае они не осознавали, что это конец, а, наоборот, что это только начало. Такого не было 20 лет назад, в таком количестве вундеркиндов не было точно. Например, Варвара Кутузова, Александр Малафеев, Александр Кутузов – это троица, которая заняла первые места в трех группах, которая всех просто поразила. Были, конечно, и из других стран талантливые ребята. Когда-то я говорил, что у поколения 20-25-летних пианистов потеряно мужское начало – скажем так, их перетончили. Утонченность – блестящее качество музыканта, но это еще не все, что нужно. Они очень тонкие, романтичные, прекрасные музыканты, но у них отсутствует некий мужской масштаб. В противоположность им новые пианисты всем фору дадут.

– А есть уверенность в том, что они подрастут и останутся в России?

– Знаете, если ты выбрал профессию концертирующего музыканта, то, думаю, ты не привязан к одному месту. Вот я, например, дома всего 25 дней в году. Поэтому сложно сказать, где мой дом, где я живу. Я обожаю Россию и делаю здесь очень много проектов, но зацикливаться на том, уехал ты из России или не уехал, не стоит. Сейчас такого нет, слава Богу. Меня-то просто тянет в Россию, я живу здесь и никуда не уезжаю, я возвращаюсь сюда домой. А кто-то возвращается в Париж.

– Как обычно складывается ваше лето? Как вы вообще отдыхаете?

– Нет никакого отдыха! Я почти постоянно на сцене.

– Откуда силы черпаете?

– На сцене и черпаю.

Беседовала Светлана Высоцкая