Дирижер и пианист Фабио Мастранджело

2 марта 2016

«Я  ПРИНЯЛ  ПРАВОСЛАВИЕ,  ОСНОВАТЕЛЬНО  ПОДУМАВ»

Сегодня дирижера Фабио Мастранджело называют самым известным итальянцем в России, и такой статус вполне оправдан. Чтобы перечесть количество российских городов, где он работал или работает приглашенным дирижером, не хватит пальцев рук, а его безграничный словарный запас русского языка устыдит многих наших соотечественников. Судьба маэстро поражает не только тем, что в России он обрел семью, веру и профессиональный успех, но и «русской» предопределенностью: его мама имела в девичестве фамилию Руссо, что означает «русский», папа всю жизнь симпатизировал Советскому Союзу, и благодаря богатой семейной библиотеке сам он в детстве освоил русский алфавит, а в юности читал Достоевского.

О необычных изгибах линии жизни мы побеседовали с синьором Мастранджело в Нижнем Новгороде, за несколько дней до концерта в Нижегородской филармонии, где он выступит с филармоническим оркестром и своей супругой флейтисткой Олесей Тертычной в качестве солистки.

– Вы приезжаете в Нижний Новгород уже в течение восьми лет практически каждый сезон. В чем причина такой привязанности?

– Мне кажется, что я дирижировал в вашем городе первый раз еще раньше – в 2005 году. Концерт, который состоится у нас 5 марта, – это восьмая или девятая программа, которой я здесь дирижирую. Знаете, как только я стал по-серьезному жить в России, то сразу услышал, что в Нижнем Новгороде очень серьезная филармония, имеющая мощные музыкальные традиции, и надо обязательно стремиться там дирижировать. Ведь в Нижнем выступали выдающиеся музыканты России и учились дирижированию Ростропович, Спиваков и другие. Тогда же мой друг и коллега Сергей Словачевский, с которым мы в свое время играли дуэтом фортепиано-виолончель, представил меня руководству Нижегородской филармонии как активно выступающего в Москве и Санкт-Петербурге дирижера. Помню, что первое мое выступление в Нижнем было с очень молодым еще, но очень талантливым пианистом Денисом Кожухиным. Я сразу понял, что он будет выдающимся музыкантом. Если не ошибаюсь, в обоих отделениях мы играли произведения Моцарта, а Денис ещё вариации Шопена. Потом мы подружились с ним, его папой и младшим братом – это очень душевная семья.

– Почему так получилось, что братья Кожухины и некоторые другие российские музыканты уехали в Европу, а вы, наоборот, в Россию? Это судьба или обстоятельства?

– Я понимаю, что того, кто смотрит на это со стороны, должно впечатлить, что итальянский дирижер решил жить в России. Пока я учился музыке – сначала как пианист, потом как дирижер, – для нас, европейцев, считалось нормальным, что некоторые советские дирижеры работали главными в оркестрах Европы или Америки, что солисты из России уезжали или приезжали выступать к нам – Берман, Ашкенази, Рихтер, Третьяков и другие. И вот я подумал, а почему бы не сделать этот процесс разнонаправленным? Но, конечно, большую роль в этом для меня сыграл первый приезд в Россию, который оказался довольно длительным – целый месяц я жил в Санкт-Петербурге. Я получил очень сильное впечатление от города и уже тогда принял решение остаться жить в нем, хотя еще не понимал, как это можно реализовать на практике. Вы понимаете, что желание это должно было оказаться очень сильным, потому что и сейчас получить российское гражданство, то есть пройти через все необходимые процедуры, не просто. Но я был глубоко убежден, что это делать надо. И в этом не было никаких соображений выгоды, особенно для меня как для музыканта. Я подумал, что настало время, когда и европейские дирижеры могут быть главными в российских оркестрах. Это знак того, что границы ослабели, – и это хорошо. Ведь исторически, до появления Советского Союза, очень многие европейцы жили в России, в Санкт-Петербурге и Москве. А итальянцы сыграли немаловажную роль в развитии российской архитектуры, музыки, культуры в целом. Мне очень приятно, когда про меня говорят, что я продолжаю те традиции, которые развивали композиторы Джованни Паизиелло и Томмазо Траэтта, работавшие в России в XVIII веке.

– А для вас важно встречать в России образы Италии, например санкт-петербургские дворцы или московский и нижегородский кремли, которые строили итальянские мастера? Или с течением времени это уже перестает волновать?

– Конечно, это приятно. Мы сегодня с важностью думаем, что живем в мире без границ благодаря научно-техническому прогрессу, а оказывается, и столетия назад между такими далекими странами, как Россия и Италия, возникали тесные связи, результаты которых до сих пор впечатляют.

– Но как вы, будучи южным итальянцем, переносите морозы в северных городах России?

– Дело в том, что, до того как переехать в Россию, я 10 лет учился и работал в Канаде, в Торонто. 10 лет в Канаде – это испытание, там холод тоже – мама не горюй. Мне кажется, там у меня сформировалась привычка к холоду, поэтому Россия в этом отношении не удивила. Наоборот, в Санкт-Петербурге и Москве зимой бывает намного теплее, чем в Торонто. Хотя Якутск, конечно, – это особенная ситуация. Я был там с концертом два дня назад – температура минус 38. Понятно, что я не стараюсь гулять на улице в такой холод, тем более что и времени на это нет, – по делам меня возят в машине. Но бывать на воздухе в Якутске при температуре минус 20–30 градусов даже приятно и полезно, ведь воздух там намного чище, чем в центральных городах. И, кстати, в Якутске бывает намного больше солнца, чем в Петербурге, а для меня это очень важно. Я всегда говорю: пусть будет холодно, но хотя бы солнце. Если есть что-то в Санкт-Петербурге, что меня удручает, – это почти постоянное отсутствие солнца. При этом я всегда советую окружающим, если у них плохое настроение, поднять голову и смотреть на красоту петербургской архитектуры. С остальным у меня проблем нет.

– На ваш взгляд, существуют ли различия в музыкальных традициях, музыкальных школах России и Европы?

– Мне кажется, что они были и есть. Пианистическая русская школа всегда была очень уважаемой везде, в том числе в Европе, мы всегда восхищались ее достижениями, так же как и скрипичной. В меньшей степени это касается школы виолончели и духовых – это, можно сказать, специальность Италии, хотя встречаются очень хорошие тромбонисты и трубачи из Америки. В Италии бывают фантастические флейтисты, гобоисты, фаготисты. Несколько дней назад, когда я был еще в Санкт-Петербурге, туда приезжал мой очень хороший друг и коллега Джузеппе Саббатини, в прошлом очень известный тенор, который начал дирижировать. Это была мечта его жизни, он очень серьезно к этому подошел. В Петербурге он давал мастер-класс в Академии музыки имени Елены Образцовой. Думаю, если бы разницы в наших музыкальных традициях не существовало, не имело бы смысла приглашать его в Россию на мастер-класс. Дело в том, что итальянская манера пения кардинально отличается от русской. В России учат петь совсем по-другому. Самая главная разница – в языке, его строе и звучании. Русские певцы, как правило, поют глубже, чем итальянцы, а итальянцы – впереди, на поверхности. Итальянская манера пения – это зеркало разговорного языка.

– Связано ли это с особенностями физиологии, ведь Россия традиционно отличалась мужскими басами и женскими меццо-сопрано, а Италия – тенорами и сопрано?

– Мне кажется, это все-таки связано с языком. Я замечаю, что, когда разговариваю по-русски, тональность моего голоса становится ниже, чем когда я говорю на итальянском или на французском. В то же время известная во всем мире Аня Нетребко имеет сопрано, правда с годами она стала все больше петь в западной манере, которой долго обучалась в разных западных музыкальных центрах. Мне очень нравятся в ее исполнении некоторые итальянские оперы. Но что нельзя делать, мне кажется, – это петь итальянскую музыку по-русски и русскую – по-итальянски. Поэтому важно понять эту разницу, услышать ее и стремиться петь, как надо.

– В то же время самая известная сегодня итальянская певица Чечилия Бартоли – меццо-сопрано, и существует немало любителей оперы, которые признают ее исполнение сопрановой «Casta Diva» лучшим, чем у Каллас и Кабалье.

– Здесь надо сказать, что у Чечилии, которую я знаю лично и которая безумно талантлива, специфическое меццо-сопрано, – ей легко удается петь высокие ноты, что дано не каждому, это зависит от её диапазона. Я много раз слышал эксперименты Чечилии, когда она пела сопрановые арии. А во многом ее карьера успешно сложилась на партиях для голоса между сопрано и меццо-сопрано, для которого написана, например, «Золушка» Россини. Это и партия Розины у него же в «Севильском цирюльнике».

– Вам приходится много летать на концерты и репетиции в разные города. Откуда у вас такая работоспособность? В чем вы черпаете силы?

– На этот вопрос мне ответить очень легко. Помню, несколько лет назад меня пригласили в Омск дирижировать симфоническим оркестром филармонии. Из-за сильной занятости я сел в самолет поздно ночью и понял, что выспаться не удастся, поскольку в Омск мы прилетим рано утром, а в полете я так и не научился спать за долгие годы. Перед репетицией мне удалось поспать всего полтора часа, из-за чего накопилась безумная усталость, и я сам себе задал вопрос: «Зачем тебе все это надо? Зачем ты согласился? Нужно было отказаться, отдохнуть хотя бы немного». В 10 часов утра я еле-еле вытащил себя из постели и в не очень хорошем настроении начал репетировать. Прошли буквально 5 минут, и настолько убедительно и душевно играл оркестр, что я специально приостановил репетицию и сказал им: «Ребята, хочу вам признаться. Я чувствовал себя так плохо, но вы мне подарили такое удовольствие работать с вами, что я больше не ощущаю усталости». И могу сказать честно – это то, что постоянно помогает. Когда человек очень сильно любит музицировать, репетировать, помогать найти правильное звучание каждому инструменту, то музыка заставляет забывать обо всем. Ты даже не думаешь, что ты устал. Ты заряжаешь людей и получаешь от них обратный заряд.

– Есть даже такое мнение в богословии, что музыка – единственное из искусств, которое родилось раньше создания мира. Когда не было земли и человека, музыка уже звучала – ангельские хоры восхваляли Бога. Вы родились в Бари, одном из главных центров христианского паломничества в мире, особенно русского, поэтому не могу не спросить у вас о том, имеет ли религия какое-то значение в вашей жизни?

– Имела и имеет до сих пор. Уже 10 лет, как я принял православие.

– Почему?

– Это было решение, которое я не принял просто так – как говорят в Италии, легким сердцем. Наоборот, я очень сильно подумал. Это всё, опять же, началось в мой первый визит в Россию, когда я в июне 1999 года посетил Санкт-Петербург. В свободное время я гулял по городу и наслаждался красивой архитектурой. Причем мне тогда повезло, что лето оказалось очень теплым и дождя практически не было. Я даже не мог понять, почему мне говорили, что в России очень холодно, ведь было 30–32 градуса тепла. Решил, что обманули. Совершенно случайно я проходил мимо церкви, где в этот момент шла служба. До сих пор не могу объяснить, почему, но я почувствовал, что меня туда как будто кто-то стал тянуть – «давай сюда, давай сюда». Я не стал сопротивляться, зашел внутрь и до конца службы не мог выйти, потому что мне было там очень приятно находиться. Понравилось, что там поют, и поют красиво. Меня это очень глубоко тронуло, – настолько глубоко, что я начал изучать этот вопрос и обнаружил, что какой-то сильной догматической разницы между католичеством и православием практически нет. То есть та разница, которую определили до нас столетия назад, – кстати, в итальянском городе Тренто, – мне показалась условной. Со временем я познакомился с отцом Владимиром Кучумовым, который был тогда настоятелем русского Никольского подворья в Бари, стал с ним общаться и обсуждать эти вопросы. В конце концов он сказал: «Да ты уже наш. Давай сделаем последний шаг». И я с удовольствием это принял. Так завершился процесс, который длился несколько лет.

– Как к этому отнеслись в вашей семье?

– Абсолютно нормально. Я же не стал мусульманином. Там все-таки разница с католичеством большая.

– Какие впечатления у вас как жителя города Бари от посещения базилики Николая Чудотворца?

– В апреле 2010 года мы в нижней, православной, части базилики покрестили нашего сына Стефана, который родился 20 декабря 2009-го. Там же мы венчались с женой Олесей. Так что у меня очень сильные впечатления от этого и незабываемые чувства.

– В одном из интервью вы обмолвились, что читали Достоевского в юности. Как ваша южная натура пережила такое знакомство с северным, дождливым, мрачным гением?

– Абсолютно нормально. Нам с сестрой повезло, что у нас дома были книги Достоевского и в целом большая библиотека. Вообще, у моего папы были очень душевные чувства по отношению к России, к Советскому Союзу. Он ежегодно на протяжении долгого времени покупал мне членство в обществе дружбы Италии и России, точнее – СССР. Он даже мою старшую сестру назвал Валентиной в честь Валентины Терешковой. Хотя они с мамой первоначально договорились дать ей имя Валерия, но он, видимо, настолько не смог сдержать свой восторг по отношению к Терешковой, что единолично, никому ничего не сказав, зарегистрировал сестру Валентиной, когда оформлял ее документы.

– Ваш папа был коммунист? Ведь в Италии в то время коммунистическая партия была в силе и эти взгляды имели большую популярность.

– Я не могу сейчас точно сказать об этом, у нас дома было принято не навязывать свои представления о мире и уважать чувства другого. Возможно, папа симпатизировал коммунистическим идеям, но не могу сказать, что он хотя бы раз в жизни в этом признался. Так же как и мама, хотя она была более открытым человеком, чем папа. В плане открытости я компромиссный вариант между мамой и папой. Замечательно, что из всех родителей моих друзей и знакомых мой папа был самым прогрессивным, и с годами я понял, что мне с ним сильно повезло. Кстати, я сейчас возглавляю музыкальный фестиваль в Тольятти – так тема коммунизма через музыку присутствует в моей жизни.

– А ваш папа дожил до того времени, когда вы начали жить в России? Все-таки удивительно, что его личные симпатии так полно осуществились в вашей жизни.

– Да, дожил, хотя он был уже в очень преклонном возрасте. Ему ведь было 52 года, когда я появился на свет. Он даже успел познакомиться с моей женой Олесей. Он умер в июне 2003 года. Я к этому времени уже полтора года жил в России. И мама, кстати, побывала у нас в гостях.

– Вы начинали как пианист, но стали дирижером. Почему?

– К этому меня подталкивали разные люди и обстоятельства. Дирижированием я занимаюсь много лет, еще с Канады, где учился этому в университете и потом много работал, активно гастролировал с оркестрами, в частности созданным мной коллективом «Виртуозы Торонто». Кстати, некоторое время я работал личным ассистентом и был стажером у Бориса Бротта, ставшего главным дирижером Национального симфонического оркестра Канады, сына советского эмигранта композитора Александра Бротта. Но большой толчок моей карьере дали такие люди, как Юрий Темирканов и Валерий Гергиев.

– А не скучаете по роялю?

– Скучаю. Так получилось, что дирижерская карьера у меня сложилась удачно и даже взлетела. Но условия работы дирижера достаточно суровы, в частности приходится много летать по России и миру. Позавчера я, например, был в Якутске, вчера утром репетировал в Москве с оркестром Александра Рудина «Musica viva», а вечером прилетел в Нижний Новгород, чтобы утром в 10.00 быть на репетиции. 8 марта у меня будет в 12.00 концерт в Москве в Большом зале консерватории, а в 20.00 – в Большом зале филармонии в Санкт-Петербурге. Так что моя работа не только дает мне энергию, но и отнимает ее. А что касается рояля, это такой инструмент, который ты не можешь, как скрипку, флейту или гобой, взять с собой и репетировать в свободные минуты. Можно сказать, что судьба распорядилась быть мне дирижером. А на рояле, кстати, я играл совсем недавно несколько отрывков из «Аиды» для министра культуры Владимира Мединского, когда он приехал в Санкт-Петербург. При нем я презентовал мой проект открытия нового футбольного стадиона в городе. Это, надеюсь, будет постановка Дзефирелли и Васильева оперы «Аида» из программы фестиваля «Arena di Verona», очень масштабная, с огромными декорациями. Кстати, летом этого года мы отметим первый маленький юбилей – 5 лет – моего фестиваля на открытом воздухе «Опера-Всем» в Санкт-Петербурге. 12 июля любой желающий сможет посетить нашу постановку оперы «Князь Игорь» совершенно бесплатно. А с 15 по 30 июля у меня будут четыре спектакля «Травиата» на площадке «Arena di Verona». Находиться среди этого древнего Колизея с оркестром и декорациями – неповторимые впечатления.

Беседовала Светлана Высоцкая