Артист театра и кино Александр Филиппенко

21 августа 2016

«ГЛАВНОЕ – НЕ БРЮЗЖАТЬ!»

Александр Филиппенко относится к той гениальной когорте артистов, которые за десятилетия творческой жизни своими ролями обогатили золотой фонд советского и российского кино и театра. Он снялся более чем в 80 фильмах и в еще большем количестве спектаклей. Также артист давно выступает с сольными литературными концертами, программа которых составлена из произведений русских классиков разных эпох: от Достоевского и Чехова до Солженицына и Довлатова. С этими программами он неоднократно приезжал в Нижний Новгород, чтобы выступить в рамках Сахаровского фестиваля на сцене местной филармонии.

В интерпретации Александра Филиппенко произведения, написанные 50 и 100 лет назад, звучат современно и остро. И сам он, несмотря на преклонный возраст, поражает молодецкой удалью и задором. Влюбленная в талант артиста публика постоянно задаривает его аплодисментами и букетами цветов. Накануне дня рождения артиста, которое он отмечает 2 сентября, мы публикуем фрагменты интервью с ним, записанного в один из приездов в Нижний Новгород.

– Программы ваших сольных выступлений обычно состоят из шедевров русской литературы. Как вы думаете, люди, в первую очередь молодежь, переболеют когда-нибудь компьютерной зависимостью и вернутся к книге?

– Я не могу отвечать за всех. Долгие годы мне довелось работать в Театре на Таганке (который несколько лет назад отмечал свое 50-летие). Так вот, Юрий Петрович Любимов всегда говорил: «Я ставлю, а Байджиев (публицист, драматург, журналист, режиссёр театра и кино) объяснит». Понимаете, каждый выбирает для себя, а я делаю свой выбор. В одной из программ я говорю чудными словами поэта Юрия Левитанского (который в 1960–1970-е годы умело маскировал свои мысли в стихах): «Мне жаль не узнанной до времени строки, но всё ж строка – она со временем прочтется, и ей зачтется. И всё, что было в ней, останется при ней». А что останется у зрителя… Ему Левитанский советует «не пролистнуть нетерпеливою рукою, а задержаться, прочитать и перечесть». И, конечно, я на это рассчитываю, когда работаю для публики.

– Но, с другой стороны, вас, наверное, не может не радовать тот факт, что, вопреки мрачным прогнозам о полной победе Интернета над всеми видами творческой деятельности, на такой древний жанр, как «Художественное слово», ходят тысячи людей, заполняя залы до отказа?

– Я счастлив, что это так. Каким-то странным образом этот жанр существует. Но важно и то, что его не забывают руководители крупных площадок и фестивалей, как, например, Сахаровский в Нижнем Новгороде, к которому у меня всегда было особое доверие.

– Кто составляет ваши программы?

– Я сам! Кто же еще это может быть? Я много работаю над этим, так что нередко даже в антракте что-то «переклеиваю». Видимо, из-за такого энтузиазма меня еще приглашают на сольные выступления (шучу). Пару лет назад предложили три концерта в зале Чайковского, – это даже вдохновило одного их моих коллег, известного в столице и стране, на такой же абонемент (несмотря на возраст). Мои выступления в зале Чайковского – это часовые концерты с разными программами.

– А почему вы стали выступать с литературными программами?

– Это самый главный вопрос. В общем-то, не от хорошей жизни. И другим артистам лучше не знать причин этого. Но сейчас на этот жанр очень большой спрос. Поэтому у актера должен быть свой, готовый номер в запасе, чтобы в любое время его исполнить. В любой момент может раздаться звонок по телефону, дальше – предложение выступить, и нужно быть наготове. Удивительно, но даже в банках меня просят: «Стихи почитайте!» Надоело им, видимо, дринк-дринк. Сейчас популярно то, с чего я начинал 300 лет назад в драмкружке, – литературно-музыкальные композиции. Помню, тогда я читал «Гармонь» из «Василия Теркина» Твардовского, а 15-летний парень на баяне играл… А пару лет назад я читал «Один день Ивана Денисовича» в небольшом зале «2.10» в Москве, там была и Наталья Дмитриевна, супруга писателя. Зал в середине спектакля смеялся, а в конце, когда началась музыка Артемьева, начал рыдать. Сейчас вообще очень-очень просят это – чтение, совмещенное с музыкой. И пока это – рынок. Но все критерии оценки размыты: есть интерес или нет – это неизвестно. Вообще, график сольных выступлений в последние годы у меня насыщенный: вчера, например, читал Платонова в Воронеже, а через пару дней – в Москве в зале Чайковского с Юровским Гесиода, Гете, Шелли, кстати с Чулпан Хаматовой.

– А что вас в свое время вдохновило уйти из инженера-физика в актеры? Ведь вы окончили Московский физико-технический институт и даже поработали два года старшим инженером в Институте геохимии АН СССР.

– Ой, это было в далекие годы! Это было время КВНов, – в 1962–1963 годах я играл в физтеховском КВНе. Вот мы где давали – прямой эфир был! А в 1964 году, играя в студенческом театре МГУ, мы продавались уже за деньги: о нас знали, мы играли Гоголя, Салтыкова-Щедрина и даже Платонова – «Город градов». Ходили к вдове Платонова домой, видели его рукописи. И когда нас закрыли в 1969 году, после известных событий августа 1968-го, то надо было решать, кем быть. А мы уже были звезды, уже обмен энергетический с залом произошел… И тогда Юрий Петрович Любимов взял меня в Театр на Таганке, поскольку уже прекрасно знал нас. И я поступил в Щукинское училище в очно-заочном формате…

– А сейчас вы в театре играете? И если да, то где?

– Сейчас я по договору служу в Театре имени Моссовета, также и в «Современнике» – неожиданно для меня самого. Я играл во многих театрах, например в «Табакерке», и сейчас физически ощущаю разность театральных школ – например, вахтанговской и мхатовской. А у нас в Моссовете – пять школ разных, среди которых и ГИТИС, и Щепка, и это дает о себе знать. С удовольствием играю у Юрского в Театре Моссовета в проекте «Предбанник». Это такая модельная драматургия – ранний Гавел, ранний Мрожек, параллельные диалоги Ионеско – Беккет.

– А к молодым режиссерам как относитесь?

– Новые режиссеры, которые много ставят сейчас, говорят: «Не играйте». Поэтому ты стоишь на сцене и просто говоришь. Но ведь это тоже как у Германа – играть, ничего не играя, это специальная формула, как бы под хронику. Ведь все равно это нужно объяснить, все равно разбор по событиям и по сверхзадаче должен быть. В общем-то современную простую драматургию можно сделать, а чуть глубже – уже проблема. Но самая большая трагедия – это сериалы. У меня есть опыт «Бедной Насти». В сериалах такая технология – там семь цветов радуги, и никакой ибсеновщины, никакой чеховщины. И ни в коем случае не нарушайте технологию, говорят! И актеры, к сожалению, к этому привыкают, и им уже очень сложно объяснить суть стиля и жанра. Но если в сериалах попадаются хорошие партнеры, как, например, Остроумова или Муравьева, то, сговорившись с ними, по капельке достоевщины можно там найти. Но, к сожалению, был опыт, когда у нас не получилось этого сделать. Нам так и говорили режиссеры: не надо, никакой чеховщины не вносите!

– В одном из интервью вы назвали себя переводчиком…

– Да-да, это такой ход я придумал, назвав себя переводчиком с авторского языка на зрительский. В общем-то, этим все сказано. Я всегда привожу слова из пьесы Платонова «Голоса отца»: «Не каждый гражданин бывает человеком». В этих пяти словах все сказано. Удовольствие от этого меня и подзаряжает.

– Два года назад у вас был юбилей – 70 лет. Какие-то итоги подводили? Секретами мастерства, молодости и бодрости можете поделиться? Ведь вы два часа работаете на сцене, можно сказать, без устали, на кураже…

– Нет-нет, итогов никаких не подвожу. У Анатолия Стреляного есть замечательная цитата из его передачи на сайте радио «Свобода». «Как справиться с тоской? – Жить прошлым, не порывая с настоящим, не забавляя его своим брюзжанием (и это самое главное!), а спокойно уходя в спасительное отчуждение с томиком старых стихов в руках». Спасает в жизни еще вот что. В свое время филармония в Тольятти устраивала фестиваль «Классика на Волге», и мне довелось там выступать с живым оркестром – 80 человек! Они играли Шнитке, я читал Гоголя «Мертвые души». А до этого мы с дирижером Левиным все утро провели в подготовке у компьютера. Утром – репетиция, вечером – концерт. Пришел он перед третьим звонком и говорит мне: «Там, наверное, Шнитке с Николаем Васильевичем уже сели, разлили по рюмочкам, салфеточки приготовили, давай для них и сыграем». И, знаете, все потом хорошо сложилось, и всегда в таких случаях хорошо складывается… Или вот, в «Маленьком театре» в Москве я играю программу «Трибьют»: Левитанский, Бродский, Гавел, Довлатов. Мы ставим их портреты и, когда в конце начинается музыка Артемьева, видим, какие у всех в зале глаза – грустные-грустные…

Беседовала Светлана Высоцкая