Архитектор-реставратор Виктор Коваль

30 сентября 2015

За последнюю четверть века в России было построено и восстановлено рекордное количество храмов и монастырей, что само по себе является уникальным феноменом. Пройдя столь длинную дистанцию в короткое время, сегодня можно оглянуться и осмыслить разного рода достижения и неудачи. О том, какие проблемы сегодня встают перед профессионалами в этой области, мы побеседовали с нижегородским архитектором-реставратором Виктором Ковалем, автором многочисленных архитектурных и реставрационных проектов на территории Нижегородской области и за ее пределами.

– Несколько лет назад довелось увидеть в Польше, в Белостоке, построенные уже в XXI веке православные храмы, и все они были оригинальны по архитектуре и очень красивы. В то же время в России при строительстве новых храмов часто используют однообразные типовые проекты, в основе которых – подражание неорусскому стилю. В чем причина такой ситуации?

– Я не был в Белостоке, но посмотрел в Интернете на эти храмы и увидел, что они весьма оригинальны. В свое время мне тоже запомнились опубликованные в журнале «Советская архитектура» времен перестройки фотографии униатских церквей канадского архитектора Радослава Жука. Не могу сказать, что у нас в приоритете типовые проекты. Понятие «типовой» подразумевает, что проекту придан определенный статус и номер. Скорее можно говорить о тиражировании. И, наверное, идет подражание не неорусскому стилю, а русскому – это более широкое понятие. Но это уже терминологические тонкости. Так или иначе, нигде не обходится без кокошников. Кокошники, закомары, луковичные главы и еще шатры – это в своем роде архитектурный «канон». Но это объяснимо: из-за прихода советской власти была разорвана связь времен, строительство храмов не велось, и сейчас идет освоение наследия, которое было «открыто» архитекторами, ныне проектирующими храмы. Так что, думаю, дело в инерции.

В основном новая церковная архитектура в России – вторичный продукт, новизны в ней нет. Когда возникнет что-то новое? Может быть, когда появится некая гениальная творческая личность. Видели картину Андреа Верроккьо «Крещение Христа»? Картина итальянского мастера XV века добротно выполнена в традиции тех лет, и только в левом нижнем углу ангел выпадает из общего стиля этого полотна – он более живой! Этого ангела писал ученик Верроккьо по имени Леонардо из городка Винчи.

– Что является главным для архитектора, когда он берется за новый проект храма, или у всех подход индивидуален и обобщения невозможны?

– Так как храмостроение – часть сакрального искусства, то по устоявшимся правилам начало и процесс работы должно сопровождать молитвой. Но это правило – первый каюсь я – не всегда выполняется. Я нарочно опускаю такие банальности, как составление технического задания, созерцание местности будущей стройки, ожидание посещения музы и/или листание древних журналов в поисках вдохновения.

– Насколько на архитектора при создании нового проекта храма оказывают давление устоявшиеся традиции и авторитет мастеров предыдущих веков? Имеет ли он больше свободы в творческом поиске, чем, например, иконописцы?

– А что, иконописцы ограничены в свободе творчества? А впрочем, да. Но это ограничение часто обусловлено волей заказчика, которому надо написать «в таком вот стиле». Чаще всего, как говорится, «в каноне». А под каноном подразумевается московская икона XIV–XVI веков. Как будто Симон Ушаков или Виктор Васнецов творили не «в каноне». Но есть и «Страшный суд» Павла Рыженко – нашего современника. Хотя мои рассуждения – это рассуждения искусствоведа-любителя, а икона создана, чтобы молиться. Для архитектора традиция и авторитет старых мастеров, конечно, значат многое, если не всё. И архитектор в выборе стиля будущего сооружения также во многом зависим от заказчика, инспектирующих органов, а при реализации – еще и от подрядчика.

– Возможны ли в наше время храмы с такой свободой и асимметрией в плане, как у Святой Софии Новгородской? Если нет, то почему?

– С такими примерами я не знаком. Видимо, причина в том, что технически сейчас научились делать гораздо большие пролеты, чем при Ярославе Мудром. Поэтому затеснять столбами пространство, наверное, никто не хочет, – вот и примеров таких нет.

– Раньше храмы строили на возвышенных местах, так что колокольня часто являлась архитектурной доминантой местности. Насколько сегодня возможно и целесообразно придерживаться этого принципа в городах с многоэтажками?

– Полагаю, что и можно, и нужно придерживаться этого принципа. Колокольня не обязательно должна быть выше унылых многоэтажек, она может служить организующей доминантой некой площади, ориентиром, на который замыкаются перспективы улиц, акцентом в монотонной застройке и т.д. Для этого и существует градостроительное искусство.

– Насколько сегодня при восстановлении храмов довлеет принцип полного соответствия оригиналу, ведь в прежние времена он не всегда соблюдался? Почему так сложилось?

– Здесь мы переходим к проблеме реставрации объектов историко-культурного наследия, к каковым относятся не только культовые постройки. Не только при восстановлении храмов, но и вообще при сохранении памятников полное соответствие оригиналу является важным. Это потому, что сегодня есть реставрационная наука, которая не была в прежние времена (кстати, когда именно?) сформулирована в том виде, в каком она существует сейчас.

– Почему в среде профессионалов и любителей сложился стереотип, что отреставрированное сегодня обязательно хуже исходного варианта? Или, может быть, ситуация изменилась? Можно привести примеры обратного, когда восстановленное в наши дни оказалось лучше оригинала?

– В реальности это не совсем так: мне сдается, что любителям-то как раз зачастую больше нравятся «новоделы», чем подлинные памятники. И что значит – лучше? Какими критериями вы оперируете? Вот есть икона Андрея Рублева «Спас» из Звенигородского чина 1410-х годов. От живописи на ней осталось около 50 процентов – остальное голая доска. Если ее «восстановить», скорее всего, любителям это понравится больше, чем то, что сейчас можно видеть в Третьяковке. Кстати, пример подобного «восстановления» можно видеть в Киеве. Там в начале 1980-х годов «воссоздали» Золотые ворота XI века, а именно: вместо подлинной древней руины построили фантазийную башню с проездной аркой. Но это – древние и уникальные памятники. Под них была в свое время составлена Венецианская хартия, которая сейчас несколько устарела. Ведь она определяет, что внедрения в памятник быть не может или оно может быть минимальным – таким, чтобы не дать ему развалиться. Была даже такая теория в середине XIX века, что лучше памятник (речь шла, конечно, о древних сооружениях) вообще не трогать, не прикасаться к нему, а отгородить забором и дать умереть естественной смертью. Глядя на то, как сейчас восстанавливаются некоторые объекты культурного наследия, кажется, что в этой теории была некая сермяжная правда. Сейчас же памятников стало гораздо больше, чем в прежние времена, и они «тоже хочут жить».

Вопрос воссоздания в некотором смысле вечная тема. Электроник был во многом лучше Сережи Сыроежкина – своего оригинала, однако до совершенства ему не хватало человеческих эмоций: он не плакал и не смеялся. Нельзя повторить волшебную глубину древней позолоты, шероховатый кирпич и выразительность кладки XVII века никогда не заменится нынешним евроремонтом.

– Какие проблемы, кроме финансовых, являются наиболее острыми в реставрационном деле сегодня?

– Желательно конкретизировать вопрос: у кого не хватает финансов? У государства? Да, конечно, не хватает. На госохране в Нижегородской области состоит около 2000 памятников архитектуры, и реставрации требует значительная часть из них. А сколько таких, требующих заботы памятников, по стране! Но чтобы их реставрировать, нужны не столько деньги, сколько специалисты. А где ж их взять? Есть и проблема в отсутствии желания сохранить то, что осталось. Вот сейчас то тут, то там идет снос старинной городской застройки – пусть порой не памятники сносят, но ту среду, в которой они существуют. Сносят ту среду, которая делает город неповторимым и привлекает туристов. Кто повезет нашу или зарубежную тургруппу осматривать новые микрорайоны? Представители общества, уничтожающие старинные дома, напоминают – как бы помягче выразиться – деклассированных элементов, которые выносят из родительского дома бронзовые канделябры или медный самовар, позеленевшие от времени, и сдают их в цветмет. А ведь их можно реставрировать и продать гораздо дороже, но… так спокойнее и быстрее можно получить деньги.

Есть и позитивные моменты: в этом году завершится реставрация дома № 62 по улице Ильинской. Заказчик с самого начала с большим вниманием отнесся к предстоящей работе, выполнил все необходимые научные исследования, проектную документацию и согласования. Работа подходит к завершению, дом сохранен и восстановлен. Он вложил большие средства в этот проект, а сколько таких особняков на Ильинке! И где взять столько патриотично настроенных заказчиков? Проблема сегодня не только в отсутствии финансов. На мой взгляд, наиболее острая проблема – отсутствие кадров и неосознанная некомпетентность у тех исполнителей, которые берутся за работу.

– С какой целью проводился международный съезд реставраторов в Казани в прошедшем сентябре?

– Цели и задачи съезда кратко, но емко описаны на его сайте http://www.rcongress.ru/ru/about/. Отмечу, что была высокого уровня организация, ряд интересных докладов с горячими обсуждениями как во время дискуссий, так и в кулуарах и, конечно, встречи со старыми друзьями. Что конкретно интересовало меня, так это нововведения в законодательстве, связанном с охраной и реставрацией памятников. Например, было сказано, что в 2016 году будут разработаны новые сборники цен на проектные работы, так как утверждено трехстадийное проектирование – совсем как при новом строительстве. Хорошо, когда заказчик – министерство или ведомство, но зачастую это сельский батюшка, и придется объяснять ему, что теперь он должен будет платить за еще одну стадию (без которой советская школа реставрации как-то обходилась) и проходить еще одну, помимо историко-культурной, экспертизу. Эта тенденция не очень обнадеживает. А вообще съезд созывался, чтобы улучшить дело охраны и реставрации объектов культурного наследия. Увы, зачастую реставратор зависим от частного плательщика, не всегда эффективно организована служба госохраны, и как результат – на памятниках происходит не научная, а «прорабская» реставрация.

Беседовала Светлана Высоцкая