Гений балалайки Алексей Архиповский

13 июня 2015

«На балалайке можно думать»

Всего несколько лет назад музыкальный Олимп России просиял новой яркой звездой, и вот уже концертные залы многих городов нашей страны отметились фантастическими аншлагами. Именно так проходят сегодня концерты Алексея Архиповского – виртуоза балалайки, открывшего для слушателей безграничную красоту и академическую мощь этого, казалось бы, фольклорного инструмента. Инструмента, от которого никто никогда не ждал ничего серьезного и фантастического.

Но техника Архиповского захватывает дух у самых продвинутых профессионалов и видавших виды меломанов. Неудивительно, что очень быстро он был признан многими специалистами лучшим балалаечником России на сегодняшний день, а за границей его часто называют русским Паганини. В итоге в 2011 году виртуоз попал в Российскую Книгу рекордов в номинации «Лучший в мире балалаечник». С тех пор он желанный гость на различных международных музыкальных фестивалях, правительственных саммитах, Олимпиадах и церемониях самого высокого уровня. При этом Алексей остается удивительно скромным, интеллигентным человеком, лишенным всякого тщеславия и высокомерия, что, впрочем, свойственно настоящим гениям.

– Алексей, во время вашего концерта возникает сильное ощущение того, что балалайка для вас – это своего рода работа под прикрытием. А на самом деле вы владеете инструментом посерьезнее – скрипкой или виолончелью. Что скажете по этому поводу?

– Нет, балалайка – это не прикрытие. Это тот инструмент, через который можно играть разнообразные ощущения, на котором можно думать и чувствовать. Что, собственно, я и делаю. Балалайка – это один из многих струнных инструментов, вполне конкурирующий с остальными, на одном с ними уровне.

– Но многочисленные цитаты из классического репертуара в ваших композициях наталкивают на мысль о том, что хотя бы три класса музыкальной школы по какому-то более серьезному инструменту, чем балалайка, вы окончили…

– Это объясняется тем, что я лет двадцать играл на балалайке всевозможные серьезные произведения, поскольку вырос из академической школы. Но на скрипке, например, мне играть не доводилось. Из струнных инструментов я владею только балалайкой.

– И все же, как вы искали эти невероятные звуки на балалайке, там ведь всего три струны? А, как известно, остальные струнные инструменты звучат гораздо полновеснее.

– Кстати, стоит напомнить, что у балалайки две струны из трех звучат абсолютно одинаково. Но я еще с детства слышал, что у этого инструмента очень широкий тембральный диапазон, хотя всего две октавы. И в нем также множество миров, которые можно открыть и показать.

– И когда вы поняли, что готовы показать эти миры публике? Когда звуки балалайки стали звучать так же объемно, как звуки арфы, гитары, скрипки?

– Конечно же, когда я отошел от нот. Долгое время я играл по нотам, как и положено в мире классической музыки. Но на балалайке, согласитесь, играть по нотам как-то странно. Поэтому я начал в какой-то момент играть без нот и придумывать всякие интересные зарисовки, где мне слышались разные инструменты, разные голоса и тембры. Причем этот материал возникал сам ниоткуда, легко и естественно предлагал себя. Это как стихи писать – слово само приходит. Так же и звуки сами приходят, а я как музыкант обнаруживаю, что на этом инструменте – балалайке – они есть.

– То есть стихи тоже пишете?

– Нет. Стихи не пишу. Поэзия – не тот мир, в котором я могу свободно творить.

– Какого возраста ваш инструмент?

– В общем-то, не самый старенький – 1928 года. Его сделал питерский мастер Галинис, один из лучших старых мастеров России, а их когда-то была целая плеяда.

– А сколько у вас всего инструментов?

– Два. Второй – 1902 года рождения.

– Инструменты старые. Сейчас не делают хороших?

– Возможно, и делают. Но через 100 лет мы посмотрим, что с ними будет. У моих балалаек особый звук, как и у всех старых инструментов. Они, можно сказать, набрались опыта, с ними не будет ничего плохого. А новые инструменты непонятны, в чем-то непредсказуемы. Это как новая жена – от нее не знаешь, чего ждать.

– То есть у вас было две жены?

– Ну нет, жена у меня одна. А балалайка, скорее, орган (ударение – на первый слог. – С.В.). Орган, которым я могу думать, выражаться, который распахивает для меня иные миры.

– Когда и как вы поняли, что балалайка будет звучать на концертах, и не просто звучать, а вести, так сказать, главную партию? Как вы стали выступать с концертами? Кто вас вдохновил на это?

– Я не особенно планировал ту ситуацию, которая сейчас происходит. Я до сих пор еще как-то не ожидаю, что во всех городах, где выступаю, на концерты приходят люди, заполняют тысячные залы. Для меня это очень странно до сих пор, хотя уже три года у меня напряженный гастрольный график. Долгое время, с 1989 года, я работал солистом в Смоленском русском народном оркестре под управлением Виктора Дубровского. Спустя почти 10 лет, в 1998 году, меня пригласили в Государственный русский народный ансамбль "Россия" под руководством Людмилы Зыкиной. И лишь в 2002 году у меня начались сольные выступления, сотрудничество с центром Стаса Намина, участие в движении «Этносфера», различных фестивалях, представляющих современную русскую музыку, не вошедшую в традиционный формат. Но даже тогда я не думал, что буду собирать полные залы.

– Где был ваш самый первый концертный зал?

– Наверное, в музыкальной школе, когда я ее заканчивал, и мне было 14 лет. Это был мой первый сольный концерт – по всему городу в связи с этим висели афиши. Я играл одно отделение с фортепиано, второе – с оркестром. Было это в городе Туапсе, откуда я родом.

– Ваши нынешние концерты делятся на два отделения – веселое и серьезное. Чем вызвано такое «атмосферное» разделение?

– Первое отделение, как правило, складывается стихийно из популярного материала, поскольку нужно оправдывать ожидания людей в отношении такого «несерьезного» инструмента, как балалайка. Отсюда и некоторое скоморошничанье, цирковая подача, чтобы привлечь внимание публики. Но в целом, все, что прозвучало, – это мои пьесы, с обильным и слабым цитированием известной музыки в некоторых местах.

– В ваших композициях много разных элементов этнической музыки – испанской, скандинавской, русской. Какая из них вам самому ближе?

– Я вообще-то не делю музыку по национальным чертам. Скорее сам инструмент диктует какие-то краски и своими звуками образует какой-то колорит, который похож в одном месте на Восток, в другом – на Кавказ и т.д. Я ведь не играю какой-то материал по нотам.

– А что за необычное произведение, в котором звуки балалайки сопровождаются громкими сердечными ударами?

– Insomnia. В переводе это означает «бессонница». Это мое сочинение, давшее название целой программе, с которой я выступаю в разных городах России в последние два года.

– И все-таки – почему балалайка? Если бы вы жили не в России, а, предположим, в Африке, то вашим инструментом были бы барабаны или ксилофоны?

– Не думаю. Может быть, эмигрировал бы в Россию и все равно добрался бы до балалайки… (Смеется.) Но я даже не представляю, что могло бы мне заменить балалайку. Пока она есть, она меня удовлетворяет. Если вопрос измены возникнет, я, наверное, буду искать. Но пока она справляется с общими задачами. Скорее я могу не справляться, а она справляется.

– Вы так легко играли Паганини на балалайке. Если бы пришлось выступить с композитором дуэтом, легко бы это у вас получилось?

– Вопрос, конечно, очень предположительный. Думаю, это было бы интересно. И я бы точно послушал его с большим удовольствием.

Беседовала Светлана Высоцкая